Когда эти чувствительные гимназистки вдруг оказались на ухабистой дороге жизни — среди пеленок, мужей, мигреней, очередей, запахов нафталина и кухонных раковин, — выяснилось что пища духовная, на которой они взросли в ровенской гимназии, бесполезна, более того, она им в тягость.

И возможно, дело тут не в байроновско-шопеновской романтике, а в одиночестве и меланхолии, что окутывали этих девушек из “хороших семей”, внутренний мир которого так хорошо показан в пьесах Чехова и рассказах Ури Нисана Гнесина. Детство одарило их обещаниями, но затем неотвратимо наступила взрослая жизнь — с ее скукой, рутиной, с ее пренебрежением к обещаниям детства. Моя мама выросла в некоей туманной зачарованности — зачарованности миром духовности и красоты. И крылья этой зачарованности в конце концов ударились об иерусалимский каменный пол — голый, раскаленный и пыльный.