— Слышите запах? Это цветы ласкают друг друга и умирают, и это запах их ласк.
Сверху говорит он, тихо — точно они двое, ласково — будто гладит ее по голове.
Сдвигаются у Веры худенькие плечи и руки, тоскуя, и так болезненно хочется, чтобы кто-нибудь смял их, сжал, чтобы захрустело.
Согнутой тенью старый месяц сидит в тишине на диване. Потом нагибается, слушает: где-то внизу чуть видные вырастают звуки, шепчутся по углам: шу-шу-шу.
Собрался весь мир и замер сладко в том месте, где лежат его пальцы.
Тяжелыми скалами ночь громоздится над домом все выше, и мимо нее бегут звезды.
И с ужасом понимает: хочется схватить и разорвать кружева на груди и платье, и все отдать ему: смотри — вот я — одному тебе... целуй.
Забывает, что сказала, и не слушает его слов, — лишь бы слышать его, как музыку, лишь бы говорил что-нибудь.
Рядом, близко, пахнут цветы — остро и сладко. Вдыхает их Вера и говорит:
— Слышите запах? Это цветы ласкают друг друга и умирают, и это запах их ласк.
Вера чувствует его взгляд. Сердце колотится так, что хочется схватить его руками и удерживать.
С нежной жалостью берет ее под руку.
Собрался весь мир и замер сладко в том месте, где лежат его пальцы.
Боже мой, — он. Обнять его, жадно прижаться, пить его дыхание...
Вера стоит секунду с кружащейся головой и потом говорит:
— Ах, это вы? Вот не ожидала вас встретить.