Если не секрет, Кёичиро-сан, вы и Сэншу-сан — встречаетесь?
— Э? — Кёичиро растерянно обернулся. — Я и… Сэншу-сан?
— Что? — Сэншу тут же навострил уши. — Что вы, Нунна-сан! Конечно, нет. Если бы вы спрашивали меня, я бы предпочел встречаться с Джа. Без обид, Кё-кун.
Глаза Сэншу походили на холодные солнечные блики в пасмурный день, и ресницы обрамляли их, точно два крошечных нимба
— Я, по крайней мере, не притворяюсь копом, чтобы украсть свидетеля с места преступления, — уныло парировал Кёичиро, и Сэншу усмехнулся.
Она — живое воплощение его воли остановиться, прекратить истязать и забирать жизни. Она — единственный свет, к которому он мог стремиться.
— Тебя, вроде бы, все еще разыскивает полиция, — он изогнул бровь.
— Не особо-то она меня разыскивает, раз до сих пор не разыскала, — парировал Кёичиро.
— Так вот он где, — Букими откинулся на спинку и уложил локоть на спинку стула. — Ты знаешь, что такого рода связи для таких как мы… немного странны? Посмотри, что они сделали с Сэншу-саном.
Он перевел взгляд вбок; как раз тогда, когда Сэншу укрыл Кёичиро от нитей. Овечка не шелохнулся и ничего не ответил. Букими пожал плечами и продолжил:
— Подобные вопросы должно решать быстро и без всяких сожалений. Работа в команде бодрит и дает хорошие результаты, но сердечные дела оставь людям. Таков порядок.
Сдавленный хрип смешался с нарастающим гулом; тело пронзило судорогой, руки накрыли посиневшее горло. С утробным рыком она дернулась в сторону; одежда сползла с нее, обращаясь в лохмотья, и следом с костей, пенясь кровью, слезла кожа. Смрадное желе растеклось по сцене
— Она знает, что Якко появится там. Он готовит какое-то дельце, и, кажется, не один, — он взглянул на Сэншу. — Сейчас они затихли для того, чтобы завтра…
Кёичиро сжал в пальцах острие и резко рванул его наружу. Лезвие рассекло кожу, кровь закапала на белый кафель. Нэ-чан поднялся, чтобы торопливо прильнуть к протянутым пальцам. О-чан сорвался с места; Ми-чан, не переставая ворчать, поймал его на подлете и проконтролировал, чтобы он не толкал Нэ-чана. Голова У-чана осталась бессмысленно лежать где-то у бортика.
О-чан завозился в дверях и выглянул на свет. В окровавленных руках он держал голову юноши. Глаза его закатились, воспаленные веки побледнели, а длинные волосы свалялись в колтуны, измазанные чем-то темным. Кёичиро закрыл рот рукой, стремясь удержать завтрак в желудке.
Камо тяжело вздохнул.
— Ребята, мы же договаривались не есть У-чана…